Ранним апрельским утром реанимационный автомобиль отъезжал от дома быстрее весеннего половодья. Внутри — мой сын, семнадцатилетний школьник с внезапно вспыхнувшей параноидной отрешённостью. Я ехал следом с диктофоном, блокнотом и ледяным комком в грудной клетке.
Диагноз врачи сформулировали уже через час: острый полиморфный психоз, код F23 Международной классификации болезней. Факты перегрузили эмоции, словно электроды кардиографа на живой коже. Раньше я описывал такие случаи в газетных сводках, теперь событийный вихрь втянул собственную семью.
Первый сигнал
Зимой сын выстраивал сложные шахматные задачи, переводил катулловы эпиграммы. В феврале фраза «со мной следят» вспыхнула между разговорами о контрольной по алгебре. Я записал её в телефон вместе с датой, надеясь на банальную подростковую тревожность. Ошибка ощенилась слишком дорого.
После школьного скандала, когда ребёнок разорвал тетради, уговаривая одноклассников отключить телефоны, мы посетили районного психиатра. Доктор говорила о продромальном периоде, сравнив состояние с лёгкой рябью перед штормом. Вместе мы подготовили «план кризиса» — документ, регламентирующий порядок действий при усилении симптомов.
В ночь на четырнадцатое апреля сын проговорил пять часов подряд, приводя «свидетельства» о гиперзвуковых микрофонах, «вшитых» в стены. Голос сорвался, переходя на шёпот, потом возвращался в крик. Под грохот батарей я увидел в его взгляде звон стабильного бреда, а термин «эпистемическая катастрофа» вдруг стал родным: привычная картина мира разрушена вместе с доверием к любому сообщению.
Родительская любовь не отменяет этические правила журналистики: факты — прежде, суждения — потом. Я включил диктофон. Через пять минут тревожные идеи вышли на агрессивный уровень, сын схватил ножницы. Сработал «план кризиса». Мы вызвали мобильную бригаду, указав пункт «угроза само- или гетероагрессии».
Санитары и проезд
В дверь вошли двое санитаров, фельдшер-психиатр, стажёр. Дозировка галоперидола — пять миллиграммов внутримышечно. Термин «актгипокинезия» (побочный эффект, вызывающий двигательное беспокойство) прозвучал сразу, чтобы мы подписали информированное согласие. Машина тронулась, а я мысленно считал столбы, пытаясь не слышать собственного дыхания.
Приёмное отделение областной психбольницы встретило запахом хлорки и редким звуком «дубликатора Кунце» — старого аппарата для вскрытия ампул. Пока медсестра обрабатывала рапорт, я заметил на стене алый флажок с надписью «Code Purple». Объяснение врача: сигнал коллективного вызова при риске насилия. Метка стала символом хрупкости любого санитарного порядка.
Консилиум выбрал комбинированную терапию: арипипразол — пятнадцать миллиграммов утром, ламотриджин — пятьдесят миллиграммов вечером. Редкий термин «аносогнозия» (отрицание болезни) проявился полной строкой: сын убеждён, что «вся игра поставлена журналистами». Такая фраза бьёт сильнее любых корректоров поведения.
Дежурный врач Соколова напомнила о «правиле трёх Т»: тишина, температура, темнота. Чёрные шторы опускаются в палате сразу после девятнадцати часов. Светофор курсового лечения загорается зелёным лишь при устойчивой ремиссии не менее двух недель, иначе возвращение в бурый коридор отделения — шаг назад.
Я приходил на короткие встречи с обеденным подносом: гречка, котлета, яблочный компот. Разговоры велись языком фактов и метафор. Однажды сын вспомнил запах старой типографской краски у меня в редакции и спросил, «жужжат ли ещё роликовые ножи». Когнитивный мост протянулся сквозь хлор и карболку.
Для коррекции дисфории пригласили специалиста по кататимно-имагинативной психотерапии — метод изображений, встроенных в расслабление. На сеансе сын рисовал косой линией «глаз Пегаса» — симметричную фигуру из чистой геометрии. Линия дрожала, но появилось начало диалога, напоминающего газетное заглавие: коротко, ясно, внятно.
Дом без эха
Через тридцать один день сын вышел из клиники с пакетом назначений и просроченной школьной темой по литературе. Дома отключили «умную колонку» и вынесли зеркальные панели: психиатр советовал снизить стимуляцию. Раньше я думал, что хроника заканчивается discharge summary, оказалось, главная лента только запускается.
Каждый вечер мы заполняем таблицу ПАНСС — шкалы, измеряющей выраженность позитивных и негативных симптомов. Показатель P1 («бред») снизился с шести до трёх баллов, контакт с реальностью стал плотнее, однако прежний шахматный азарт пока спит, как черновик на ледяной типографской плите.
Работая над данным репортажем, я вспоминал афоризм Гиппократа: «жизнь коротка, арт длинен». Психиатрия дополняет первую часть, журналистика — вторую. Когда две профессии совпадают, личный мир дребезжит, однако строка неизменно выводится в печать. Бумага выдерживает и краску, и слёзы, и отчёт о ходе F23.