3 декабря в старых календарях обозначен красным ромбом: церковь чтит святителя Прокла Константинопольского, а фольклор выводит «проклинателей» — людей, чьи словесные формулы, по убеждениям крестьян, сковывают бесов. Утро начиналось с манящего звона. Деревенский колокол не созывал к службе, он «бил по воздуху», рассекая ночные страхи, пока дым из-под печных заслонок рисовал на стенах причудливые знаки — улавливали «шишига», «кикимора» или «полуденница».
Истоки и контекст
Святитель Прокл (V век) — ученик Иоанна Златоуста, мастер парафрастического слова, прославленный за «Слово о Рождестве». Имя с греческого — proklésis, «призыв». Народ превратил призыв в отсыл: звать свет, чтобы укротить тьму. Этимологический парадокс породил прозвище дня — «Проклинатели нечисти». На Руси фигура Прокла слилась с образами позднеантичного агриппата — колдуна-запретителя. Грамоты XI века упоминают «проклинателей», чьи тексты-кандалы именовались «вервями словес».
Обряды и действия
С первыми лучами хозяйка выводила на порог железный прут — «стропило». Им чертили круг перед входом, после чего прут бросали в огонь: металл, переживший две стихии, становился оберегом. Хмурому небу посылали вербальные акмеи: короткие, резкие формулы без частиц отрицания, чтобы не дать «не» прирасти к дому. Мужчины обходили двор схожим маршрутом, подбрасывая в воздух горсти льняного семени, символического «бесклевателя» — мелкое зерно считалось несъедобным для нечисти, вызывая у неё «семенную слепоту».
Термин «экзоризмия» употреблялся в записках этнографа Павла Шейна (1893) — так назывался весь комплекс отпугивающих действий в поздней Беларуси. Схожее понятие «апотропей» (от греч. — «отвращающий») встречается реже, обычно им наименовали сам предмет-охранник — огарок рождественской свечи с трёхсвечного подсвечника.
Народный прогностик
Зимний календарь ценил Прокла как метеорологический пункт. «Вьюга после полуночи — хлеб в закромах не залежится», — говорили в Вологодских вотчинах: буря указывала на высокий спрос на муку. Сухой безветренный день предвещал затяжную оттепель во второй декаде месяца. Южный порыв к сумеркам нёс отсыл к мартовской капели, северный — к «глухой» пурге, на которую заваливали двери снегозарезами. Практичная экономика зависела от этих изводов: расчищать гумно или подождать естественный сугроб.
Тело держало рождественский пост: на столе — пшеничная кутья, репная похлёбка, мороженые ягоды брусники. Пищевое воздержание сопровождали вербальные «молчанки»: после захода солнца рекомендовалось не взывать к домочадцам по имени, чтобы ненароком не окликнуть нечисть, бродившую меж тёмных строений.
Архаические дневники
В рукописи помещика-краеведа Николая Верещагина (1837) встречается поэтический образ: «Проклинатели мечут слова, словно огнища копья, и тьма даёт приглушённый гул, будто палое железо». Запись перекликается с южнорусским поверьем об «отзвоне» — акустическом явлении, когда в морозном воздухе эхом пульсируют колокольные призывы.
Современные практики
Муниципальные культурные центры Каргопольского района возрождают декабрьские хороводы-прогоны: участники обходят старый вал крепости, скандируя тексты из рукописных сборников. Фольклористы фиксируют интерес школьников к редким словам — «хухря» (лесной дух с густой шерстью) или «жеребник» (ночной аспект домового). Эти студии сочетают устную традицию с театрализованными этюдами, где роль «проклинателя» исполняет рассказчик-скальд.
Точка сегодня
День Прокла удерживает баланс между литургическим вспоминанием и этно-экзорцистской практикой. 3 декабря зима получает вербальное «прививочное жало», после чего деревни входят в глубину холодов с чувством надёжного словесного щита.