Первый огонёк июня слышен не глазами, а ушами: петух выстреливает гласпер егора (так на Севере называли совсем ранний крик). Наши предки ловили этот звук, словно шифр. Если голос глухой, влажный, приходят затяжные росы: сено поляжет, а хлеб пойдёт в крупное молоко. Высокий петушиный перекат сулил сухую пору, когда пыль цедится сквозь травы.
Летняя баллада росы
На зорях земля надевает иризацию — так ботаники именуют световой перелив на капле. Для пахаря это простой сигнал: густая роса в начале месяца притянет жаркий день. Капля не любит сквозняка, поэтому тихий рассвет без бега туч держит влагу на листьях. К полудню пар поднимается, словно купол, и скатывается грозой. Если роса слаба, значит, тёплый поток уже уходит в верхние слои — день останется ровным, без молний и барабанного града.
Третьего июня (Оленьи рога, по старому календарю) женщины вывешивали льняные рубахи «на свист ветра». Пока ткань кипела на солнце, хозяйка подсчитывала число рывков полотнища: семь — ранняя жатва, пять — средняя, меньше трёх — ждёт поздний серп. Метод сродни каландрированию, только вместо катка — живой ветер.
Грузовой барабан хлеба
Когда колос наполняется, поляны грёзят громовым перекатом. Хлеб слышит не то, что слышит человек, зерно реагирует на инфразвук, а молния играет роль естественного азотного инжектора. Если гроза грохнула до Троицы, урожай крепкий, тяговитый: так называли зерно, что при обмолоте даёт мало трухи. Гром после двенадцатого знаменует «пухлый» хлеб, склонный к отмучиванию во время хранения.
Наблюдали принесение дождя кукушкой. Птица вдали кукует — принесёт влагу из-за реки, стихла — фронт уже здесь, воздух обработан. Орнитологи говорят о частотном диапазоне сигнала, для крестьянина же достаточно подсчёта. Пятая куковка на одном выдохе — безветрие, разбитый ритм — переходный день, когда жар и сырость меняются дважды.
Соловьиная тишина ощутима сильнее пения. Первая ночь замолчавшего соловья (обычно середина июня) числится в кулачном календаре как порог: берёзовый сок заканчивает бродить, переходит в густой мальчиш (подброд). Бортники после этого рубежа кружили пчёл: если мелодии нет, идти в лес, осталась трель — улей не трогать, взяток слаб.
Ночное дыхание купальня
На Иванов день (24 июня по юлианскому счёту) вода «жарится на своём огне». Рыба уходит в глубь, всплёскивает редко, рыбаки читают зеркальную гладь. Если кружевные кольца расходятся медленно, как застывающий мёд, значит, лето приготовило второе дыхание тепла — пойдут огурцы, а яблочный завзяк нальётся пахучей кислотой. Быстрое мерцание окружностей предупреждает о раннем «чёрном севере» — ночах, когда ясно, но холодно, и гарбуз (тыква) подстужает корень.
Огонь купальских костров играл роль оракта — древнее слово для огненного вала. Хозяйка бросила в пламя берёзовую метёлку. Лучина мигом вспыхнула — запасы сена безопасны, тлела долго — искра от грозы способна поджечь стога, требуются насыпи-канавки вокруг сарая. Буквица дымного рисунка читалась по-своему: спираль — спокойный сезон, рваная косица — пожарный год.
Шестидесятидневный месяц зодиакальное делится пополам, и у предков эта линия совпадала с Петровым постом. На последнюю неделю июня отводился «пёсий глас»: первый лай новорождённых щенят. Слабый писк — лёгкое лето, яростный лай — хищники выйдут на пашню, придётся защищать овечьи ночевки. Эйдетика звуков входила в крестьянскую память: младенцу давали имя, согласованное с интонацией щенка, чтобы звук имени отвлекал волков.
Череда мелких примет сплеталась, словно береста вокруг кадки. Если липа зацвела до Никиты Гусятника (29 июня), мёд потечёт янтарём, сбраживать не будет. Запоздалая липа пахнет терпиной — брага кислеет. Вяз отбросил «зонтики» семян — верхушки моркови пора прорывать, не выбросил — нож лучше не точить, корнеплод пойдёт в стрелку.
Дымины на закате читаются как ленивый алфавит. Три красных слоя — кутерьма ветров, хлеб поляжет. Фиолетовый прослой — сухой день. Когда небо укрыло «пятнистый хамелеон» (пятна зелёного и болотно-синего), в деревне готовили ставни: после полуночи налетит «север схват» — низовой порыв, обламывающий вишню.
Июнь словно художник, которым управляет сама природа: пишет маслом облаков, обводит контуры громом, полит лаком росы. Приметы — подписи на полотне. Чтение этих автографов передавалось от старика к внуку. Слово рождало образ, образ множил действия: где поставить ульи, когда выгонять скот, сколько соли класть в бочку огурцов. Точная наука появилась позднее, но и сегодня я ловлю шёпот июньского ветра, проверяю его музыкальным камертоном опыта и снова убеждаюсь: природный календарь редко ошибается, если научиться слышать каждой клеткой кожи.