Я поднимаюсь в вечерний троллейбус, небо, затянутое дымкой, дрожит, словно киноплёнка, застрявшая в проекторе. Табло мигает кодом «14-Б», будто азбукой Морзе шлёт города свои короткие сигналы. Внутри пахнет окисью металла и терпким озоном — вон там дуги перетёртых контактных рогов коптят линию. Водитель, хранящий стойкость древней статуи хоруспика, отдаёт команду «Двери закрываются», и грубый хлопок резины отсекает прощальный взмах опоздавших пассажиров.
Остановки и лица
На первых сиденьях притаилась пенсионерка с тетрадкой, испещрённой микроскопическим почерком. Я заглядываю украдкой: формулы Гельдерна, редкое баллистическое уравнение Диллендорфа. На вид — бывшая учительница, но во взгляде пляшут зигзаги лихтенберговых фигур, словно по стеклу пробежал электрический заяц. Чуть дальше — курьер в светоотражающей жилетке: слушает подкаст через один наушник, другой держит наготове для внезапного вызова диспетчера. Его пальцы метафизически щёлкают по воздуху, будто он дирижирует невидимым оркестром уведомлений.
Следующий кадр — школьник с мятой стоп-карты, борющийся с задачей о гипербатоне (фигура речи, ломает канонический порядок слов). Он собирает примеры прямо из разговоров попутчиков, смело подбирая жаргон, просторечие и сухие новости. Я ловлю его взгляд, и кивок взаимопонимания проскальзывает меж рядов стёртых сидений.
Внутри салона
Мотор-генератор выводит низкий гул, напоминающий педали контрабаса. В салоне возникает эффект букера (фантазийный термин механиков, описывает турбулентное расслоение воздуха при быстром разгоне). Лёгкое покачивание превращает поручни в маятникеики Фуко, раскрывая наглядно вращение земного шара: пассажиры ощутимо смещаются к югу, хотя колёса послушно катят вдоль проспекта.
На табло вспыхивает «Следующая остановка: Университет печати». Возле двери встаёт вузовский лаборант, в руках коробка с мелодичным грохотом стеклянных пипеток. Он сдержан, но рукав дрожит — боится разбить хрупкую химию. Я напоминаю себе правило Шумпетера для репортёров: заметка строится на столкновении неожиданных деталей и бесстрастной фактологии.
Финал пути
Троллейбус вползает в тоннель вантового моста. Свет фар скользит по бетонным устоям, рисуя на своде каллиграфические росчерки. Опытный водитель ловко балансирует в узком коридоре трамвайных проводов. В этот момент вступает соседи-аккорд: далёкий гудок теплохода и сиплый клаксон мопеда образуют звуковую аллюзию на «Маленькую ночную серенаду».
На конечной — платформа надежды, ярко освещённая неоном. Я выхожу последним, фиксирую финальные штрихи: обрывок билета медленно кружит в спирали Корелли (ветер, рвущийся вниз турбулентными потоками). Пенсионерка с формулами садится в обратный рейс: её путь в две стороны напоминает символ лемниската, знак бесконечности, начертанный самой жизнью.
Ночной воздух свеж, как ледяная кора сосновой смолы. Маршрут окончен, хроника завершена, однако город уже раскатывает новую плёнку. Дежурный микроавтобус сверкает огнями-аллюрами, приглашая исследовать очередную историю без титров и финальных аккордов.