Я привык разбирать чужие биографии, как картотеки: дата, место, факт. Однажды карточкой стал мой отец. В протоколе дежурной части значилось: «Злоупотребление полномочиями, ч. 4». Близкое к инфаркту сочетание.
Звонок в четыре утра
Дежурный говорил вязко, будто выдыхал гипс. Отец задержан «по горячим следам» — формула, способная парализовать даже скептика. Я задействовал навыки репортёрского blitz-audit: список свидетелей, полевая переписка, копии ордеров. Уже на входе в изолятор заметил деталь — протоколярное фото подписано чужой рукой, с огрехом в дате. Микро-нелепость иногда переворачивает сюжет.
Кабинет ревизоров пах бумагой «ледерина». Отец хранил здесь трофеи командировок: обгоревший степлер из Печоры, песочные часы из Гюмри. Их выносили следователи, упаковывая как «вероятные носители информации». При мне участковый опечатал песочные часы, будто внутри спрятан криптомодуль. Театральность усиливала ощущение фарса.
Следы в бухгалтерии
Зацепка нашлась в смете облицовки районного ДК. Подпись моего отца стояла под актом приёмки, оформленным на три дня позже срока. Подделать подпись можно, но надо имитировать его каллиграфическую «шпору» — крюк над буквой «К». Эксперты признали автограф подлинным. Я вспомнил фенелон — приём, когда подпись копируют через стекло, а отопление слегка подогревает лист, чтобы чернила растеклись, создавая иллюзию живого давления пера.
В архивах бухгалтерии хранились «флажки» — маркеры транзакций, активируемые при странном маршруте денег. Один флажок вспыхнул на счёте фирмы «Акривия». Учредитель — Виктор Левый, школьный друг отца. В прошлом они ездили на байдарках, делили котомку сухого киселя. С тех пор Левый любил повторять: «Мы с твоим батей через Сиверко прошли, нас ничем не разлучишь». Разлучил банальный тендер.
Я нашёл его в кабинете с панорамными окнами. Мой вопрос — «почему?» — повис, как шнур от неработающего проектора. Левый отвечал гладко, включив ораторский амплификатор: речевые обороты-форсуны, уводящие от сути. Ни слова конкретики. Почуяв пустоту, я отступил, но заметил на подлокотнике кресла крошку бирюзового мелка. Им размечают места сварки на металлоконструкциях ДК. Значит, Левый присутствовал при монтаже, хотя нанятый подрядчик числился автономным.
Финал недружелюбия
Картина сложилась после экспертизы чернил: штрих-код партии совпал с флаконом, найденным в сейфе Левого. Подпись отца он вывел, пользуясь старым блокнотом-калькой из студенческих времён. Подлог сопровождался «маской Коха» — интринси-отпечатком, когда поддельщик усиливает нажим на первых штрихах, затем ослабляет, — чтобы обмануть спектроскопию давления.
Следствие переквалифицировало дело: инициатор подлога — Виктор Левый, преследовал цель присвоить аванс. Отец освобождён, но не реабилитирован морально. Газеты напечатали опровержения мелким шрифтом, строкой ниже прогнозов погоды. В рубрике «частные объявления» я разместил краткий абзац: «Ревизор победил инсинуацию». Левый не вышел на связь. Его фирма обанкротилась, но след её аферы хранится в каждом кирпиче ДК, как ржавый пирон.
Я снова смотрю на песочные часы. Песок течёт привычно, без судебных изысков. Дружба, как кварцевый порошок, задерживается в узком перешейке, пока внезапный удар не превратит колбу в осколки. В новостных сводках часто мелькают преступные дуэты, но когда фигурирует родная кровь, текст протокола звучит громче любого вызова под телетайп. Я поставил точку, хотя в голове осталась запятая: сколько ещё протоколов рождаются из шёпота тех, кто сидел с нами у одного костра.