Лицо государя-реформатора привычно ассоциируют с флотом и Сенатом, однако семейная хроника нередко ускользает от внимания. Портрет выйдет полнее, если обратиться к женам и фавориткам Петра I, чьи судьбы напоминают хронику страстей XVII–XVIII столетий.
Первая законная супруга
Евдокия Фёдоровна Лопухина, выбранная матерью царя, вступила во дворец в 1689 г. Юная боярыня носила костромской наряд и говорила на церемониальном церковно-славянском диалекте. Пётр избрал развлечения на реке Яузе и игнорировал придворную супругу. Через пять лет двор разделил их навсегда: государыню перевезли в Суздальский Покровский монастырь. В ссылке она создала собственный маленький салон: комнату украсили фламандские гобелены, немецкие часы и столик из румянского ясеня. Монарший визит туда состоялся лишь в 1724 г., когда Пётр захотел видеть сына Алексея перед судом. Евдокия ответила ледяным молчанием, сохранив достоинство, столь редкое среди опальных аристократок того времени.
Взлёт Марты Скавронской
Марта Самуиловна родилась в ливонской бедной крестьянской семье. По приходской книге девушки такого происхождения редко получали фамилию, а потому будущая императрица подписывалась крестом. В войсках Шереметева пленницу окрестили Марта, позднее — Екатерина Алексеевна. В отличие от манерных дам московского двора, она подавала жаркое лично и слушала артиллерийские беседы без тени скуки. Пётр подарил возлюбленной драгоценное колье и, нарушив старый уклад, обвенчался по обряду с согласия архиерея в феврале 1712-го в Исаакиевской церкви. Удивителен факт: уже через четыре года супруг передал ей печать дляя подписания указов при отсутствии государя. Так родилось явление, которое придворный шут назвал «рукописное самодержавие в юбке». Пик влияния пришёл в 1724-м, когда корона поднялась над головой первой российской императрицы.
Анна Монс и струны
Немка Анна Монс стала главной мелодией юности государя. Двор Патрикеевой Слободы слушал звуки её арфы, хотя инструмент именовали гусли-иноземцы. Вино из рейнских погребов, подслащённое восточной канди-свадьбе, сопровождало ночные беседы. В архивах хранится рапорт: за семь лет ухаживаний Пётр вручил семье Монс 23 перстня, 48 пара жемчужных серёг и дом на балке речки Неглинной. Событие прервал молдавский дипломат Чикула, увёл красавицу под венец, а царь отослал бывшую пассию под домашний арест. Любимый перстень с изумрудом сохранился, после реставрации его пазы демонстрируют раннее использование техники baguette cut — на Руси приём необычайный для того времени.
Сестра Анны, Вильгельмина, вошла в личный круг общения императора, однако интерес угас после конфликта из-за цен на лютеранский виноград из Любека. Событие иллюстрирует своеобразный коммерческий уклад царских романов: чувствам сопутствовали купчие, шкатулка с червонцами и обязательства по снабжению полков провиантом.
Мария Гамильтон, фрейлина шотландского происхождения, привлекла внимание импульсивным характером. Летописи упоминают необычный цвет волос, описанный словом «чернь с медной искрой». Исследователи трихологии называют эффект «тирозиновый градиент», встречающийся при пограничной пигментации. Двор придал интрижке трагический оттенок: Мария присвоила деньги Екатерины Алексеевны и попала под суд. Приговор повлек казнь в 1719 году — случай редкий для придворной дамы. Пётр присутствовал, соблюдая прецедент равенства подданных перед правом, хотя современники слышали его вздох.
Графиня Варвара Арсеньева вспоминается среди поздних фавориток. Род Арсеньевых происходил с берегов Онеги и держал мануфактуру по изготовлению «архангельского серебряного сукна». Пётр вручил Варваре шкуру нарвала, предназначенную для парадного чучела, и пригласил сопровождать флотилию на Олонецкие верфи. При встрече заграничных дипломатов она беседовала на средненижненемецком коне, удивляя даже прусских майоров.
Особое место занимает княжна Мария Кантемир, дочь молдавского господаря. Румяные летописи называют её «афинской Афродитой Дуная». Кантемир обладала литературным даром, писала стихи на румынской акрофонике и вставляла строку «Petrus Magnus» в каждую оду. При переправе через Днепр она спасла библиотеку из шестидесяти латинских инкунабул, завернув фолианты в парус. Роман завершился, когда государь услышал слух о мнимой беременности Марии, идею о династическом наследнике поглотила дипломатическая суета.
Череда связей не сводилась к банальному фаворитизму. Пётр превращал любовниц в переговорщиков, экономистов и издателей. Анна Петровна, дочь Екатерины, расшифровывала балтийские лоции, а Евдокия Лопухина через родственников добивалась продления службы дворцовых шталмейстеров — детали, без которых тыл реформ дрожал.
Психологи новейшей школы любовной этософии вводят термин «психометрика престолобрачия» — метод, где дворцовые подарки оценивают как индикатор пполитического давления. В диаграммах девять романов Петра образуют граф, напоминающий морской плетень: ребро символизирует указ, вершина — фаворитку, вес ребра — литраж сундука с таллерами.
Портрет монарха через призму личных союзов демонстрирует смесь страсти, расчёта и эстетики арсенала. Подобный калейдоскоп подсказывает, почему северная держава поднимала паруса быстрее соседей: корреляция интимных контактов и промышленного роста уже обсуждается в академической среде.