Я дежурю у звукорежиссёрского пульта новостного агентства и фиксирую не только громкость, но и градус юмора. На ленте — певец, который вместо приветствия протягивает журналистам автотюн-микрофон: «Скажите “добрый день”, и голос сразу станет платиновым». Репортёры хором поют, редактор поднимает ладони — уровень кича преодолёл отметку «аляповатый».
Мелодичный абсурд
Продюсер одной бой-бэнд вышивает на худи QR-код, ведущий к видео с репетицией. Фанаты скандируют ткань, видят бэкстейдж, а там барабанщик сверяет ритм с кардиодатчиком: пульс 128 bpm, концертный трек ровно столько же, экономия на метрономах. Кардиолог из фан-зоны благодарит за наглядный учебник.
Фронтвумен электропоп-трио запускает линию парфюма «Бемоль». Аромат обещает «сладкий полутон». Сомелье парфюмерии принюхивается и сообщает неожиданную ноту — глициновый backstage после третьего выхода на бис.
На пресс-брифинге дизайнер световых панелей произносит: «Мы применили кинофоническую киматику — визуализацию звука в реальном времени». Сцена вибрирует, изображая бас настоящими геометрическими рябями. Оператор телеканала ахает: сюжет смонтирован, сам бас смонтировался прямо в воздухе.
Сценический каламбур
Тур-менеджер собирает собрание: «Технический райдер пополнен пунктом “обязательные снежинки из конфетти при каждом рефрене”». Бэк-дансеры аплодируют, но бухгалтер подсчитывает: три песни — сугроб до колен, четыре — вертолёт уйдёт на доработку лопастей.
Гитарист-новатор приклеивает к грифу стикеры «до», «фа-диез», «ля». Зритель из дальнего сектора читает лекцию соседям: «У нас живой гитарный караоке». Музыкант улыбается, ведь придумал способ вербовать учеников без рекламы.
Туровые дневники певицы превращаются в палимпсест: старые сет-листы стираются кетчупом со вчерашнего райдера, поверх пишутся свежие номера. Архивариусы ломают голову, как датировать следы соуса — томатный состав не учитывается антикварной экспертизой.
Неожиданный аутро
За кулисами бас-техник хвастается новой находкой: «Серендипность — когда искал запасную струну, а открыл коробку с… тишиной». Там лежат беруши. Звукорежиссёр торжественно вручает их хроникёрам, знающим: иногда лучшая шутка — пауза перед упругим аккордом.
Фальцет-король заказывает на гастролях диетический плейлист: фрукты подписаны названиями хитов. Яблоко «High Note», киви «Falsetto Breeze». Повара улыбаются, соглашаются с тетрахордным меню: четыре вкуса, четыре четверти.
На финальном саундчеке вокалистка просит добавить «ещё немного аурической реверберации». Звукорежиссёр вспоминает редкий термин apsyсhia — полное отсутствие эмоций, объясняет: «Публика не страдает апсИХией, они ждут отдачи». Вдох, выдох — зал заполняется реверберацией, смех догоняет последнюю ноту, будто опоздавший фанат в тур-автобус.
Сцена гаснет, но анекдоты, как светодиоды, продолжают мигать в памяти: клавишник, отказавшийся от райдера, чтобы подписать контракт с тишиной, перкуссионист, стабилизировавший личную жизнь метрономом, фан-клуб, обучивший поп-идола произносить «соль-мажор» на семи диалектах. Я фиксирую каждую искру, отправляю ленту в редакцию и прислушиваюсь, не звенит ли микрофон смехом. Если звенит — значит выпуск удался.