Каждое утро на приёмке редких камней я первым делом отключаю эмоции: блеск умеет гипнотизировать. На столе лишь холодный белый свет диодного коридора, лупа 10× и рефрактометр с метилйодидом.
Свет и камень
Коэффициент преломления бриллианта — 2,417, значение вне досягаемости стекла или циркона. Ставлю камень на площадку прибора, тонкая граница Тиндала выходит за шкалу, сигнала достаточно, чтобы пресечь иллюзии.
Для улавливания огня достаточно повернуть фасетку к линейной поляризационной пластине. Анатомия двойного лучепреломления выдаёт синтетические моиссаниты: вокруг креста полярископа появляется «паутинка».
Палитра сигналов
Спектроскоп Хэнда вскрывает цвет как хирург: азотные центры поглощения на 415 нм означают природное происхождение, линия 737 нм — след высокотемпературного HPHT-облагороженного алмаза. Под ультрафиолетом вижу фотолюминесценцию, синяя вспышка затухает за доли секунды, зелёная тянется дольше — маркер бериллиевой примеси.
Дополняю картину диафанометрией: луч лазера образует внутри кристалла спекл-узор, отражающий уровень включений. Глаз находит «облака», но диафанометр показывает статистику помутнений.
Экспресс-приёмники
При поточной проверке применяю термощуп: теплопроводность алмаза стратосферная, стрелка прыгает вправо быстрее сердечного удара. Для подтверждения дыхну на рондист: конденсат исчезает без следа прежде, чем успею сосчитать до двух — тест «фуги» стар как барочный клавесин.
Звук тоже выдаёт камень. Бросаю образец в чашу кварцевой пластины, настоящий алмаз отвечает сухим, высоким «тинь», циркон звучит глухо. Приём называется «тинктонометрия» и упоминается в учебнике Ферсиуса 1913 года.
Полевая рутина не отменяет лабораторного рентгенолюминесцентного анализа. Рентген возбуждает центры N3, S3, дальше графики получают алгоритм Фурье. На экране граница Гроссмана отделяет природные кристаллы от CVD-пластин.
Синтетика совершенствуется, но физика не признаёт маркетинга. Алмаз подчинён числам Прустовского закона твёрдости, головоломкой остаётся лишь человеческий взгляд.