Имя, как клеймо типографии, порой встречается в заметках чаще фамилий. За минувший месяц оперативная лента принесла три сюжета, и во всех фигурировала Тамара. Совпадение помогло собрать коллаж, где судьбы резонируют, словно струны внутри рояля Борнеборга.
Первая героиня
На рассвете 12-го, стоя по колено в мутной воде у входа в районную библиотеку Бирска, библиотекарь Тамара А. сортировала мокрые каталожные карточки. Гидрографы называли паводок «двадцатифлотным», намекая на объём, равный двадцати речным флотилиям. Репортёрский зум фиксировал: окна на цокольном уровне смотрят в жидкое зеркало, но взгляд Тамары оставался суше архива. Она отдала приказ добровольцам вынести из фондохранилища «Слово о полку» в кожаном окладе XIII века, после чего сама перенесла трофей в чердак бывшего планетария. Позже спасатели признали манёвр грамотным и назвали женщину «живым амальгаматором» — термином часовых дел мастеров, обозначающим сплав разнородных металлов, здесь же характеров.
Вторая встреча
Ночь с 14 на 15-е выдалась вязкой, словно мазут. На телефон диспетчера станции 03 поступил вызов: «передозировка в Луковом переулке». Бригада фельдшерской скорой, где дежурила Тамара Н., выехала под стробоскоп синих ламп. По пути водитель заметил провал в мостовой ‒ карстовые пустоты, сюрприз глубин геологического пласта. Тамара оценила риск мгновенно: вместо прямого маршрута карета рванула по дуге через Венерин Вал. Драгоценные четыре минуты отстояли дыхание подростка. Факт реанимации оказался обрамлён термином «палингенезия» — в античной риторике повторное возникновение, здесь же восстановление ритма сердца. В отчёте для депздрава я лаконично указал: «сердечный метроном вернулся к allegro».
Третья история
Вечер 18-го. Турникеты станции «Достоевская» глотали шум конвейера. В переходе, где акустика оборачивает скрипку органом, играла Тамара Л. Компактная фигура, футляр открыт, двойной брус колофона рядом. Пассажиры, словно цейтрафер (кинематографический приём ускорённой съёмки), проносились мимо, но соло из балета «Ангара» поймало их в резонатор. Спустя девять минут тишина сглотнула последние вибрато, и в футляре оказалось ровно 1 812 рублей, считая один жетон времён ЕММ-1. Я задал скрипачке прямой вопрос: «зачем скрипеть в подземке после двух премьер?». Ответ прозвучал спокойнее морзянки: «Там наверху шумит реклама, здесь звучит я». Фраза легла в блокнот, словно парекбасис — отступление от главной линии речи.
Три имени, три пласта городской хронологии: вода, асфальт, воздух колонн метро. Библиотекарь сражается с влагой, фельдшер спорит с безрассудством, музыкант убеждает технику напевать. Политический фон, курс индекса РТС, даже фаза Луны различались, однако внутренняя орбита каждой Тамары вращалась вокруг понятия действия. Тем не менее сочетание решительности и самоиронии, продемонстрированное героинями, пробивает бетон суеты, как корневая система айланта.
Публикуя заметку, я сохраняю образ каждой: запах старого пергамента, звон адресной сирены, стремление ладовых нот. Сюрпризы хроники иногда складываются в органическую триаду, напоминая аккорд F-Dur: три разных тона, единое звучание.