Я наблюдаю, как уличный свет скользит по отполированной стали, и понимаю: одна тонкая риска способна перекроить характер предмета. Репортёрская привычка искать новость даже в напильнике приводит к эксперименту: превращаю хозяйственный лист латуни в сюжет для вечернего выпуска — без фабричного штампа, лишь руками, лупой и бурином.
Инструментальный набор минимален: шпицбурин, резец-стекир, гравировальный карандаш с алмазным наконечником. На верстаке — стальная подушка с микрошаровым тиском, анахроничная на вид, однако без неё линия дрожала бы как бас-струна.
Тонкостенный штрих
Чертёж переносится через воск-копирку. Воск (церезин с добавкой микрокристаллического парафина) заполняет поры, снижая отдачу резца. Сталь откликается утробным скрипом, когда игла входит под углом пятьдесят градусов, формируя канавку глубиной меньше сотой миллиметра.
При работе с кислотным травлением применяют хлористое железо, разведённое водою 1:4. Реактив ведёт себя добросовестно, выгрызая фон и подчёркивая рельеф штриха. Для зеркального никеля беру хлорат натрия с добавкой уксусной кислоты — раствор действует плавнее, результат сияет, словно свежий отполированный линзовый объектив.
Техника маркшейдеров
После первичного прохода вступают штриховые пассы, знакомые маркшейдерам: последовательные наклонные черты, уточняющие топографию металла. Переход от глубоких полутонов к дымке достигается за счёт растровой гравировки, шаг точек — пятьсот dpi, компоновка — гирингова решётка.
Полиуретановый фермент, известный в летотехнике как дегразол, смывает остатки флюса без следа и без сказа. После него поверхностьхность принимает тонировку серной печенью — старинной смесью калия с серой, формирующей устойчивая патина цвета чёрного чая. На медном сплаве оттенок притягивает взгляд как сумеречная киноварь.
Финиш без компромиссов
Финальный этап напоминает сведение трека: лишние высокие частоты срезает войлочный круг, покрытый пастой ГОИ. Острые вершины штриха убираются шёлковой салфеткой, смоченной в денатурате, после чего тонкое масло вазелиновое запечатывает поверхность.
Когда деталь попадает в объектив камеры, хронометр просвистывает: семь часов чистого времени, восемь тысяч штрихов, одна история, застывшая в металле. Репортёрский азарт получает физическое доказательство, а зритель — кадры, где искра точильного круга похожа на метеор, прорезающий городскую мглу.