Полевые дневники XIX века пестрят отсылками к громовым сигналам. Опрошенные мною архивы показывают, что уже первый зимний гром, прозвучавший до Крещенского сочельника, считался вызовом эпифании природы — ждали бурный разлив рек и щедрый сенной покос. Сопоставление с гидрологическими графиками подтверждает: ранний разряд часто совпадал с мягкой мерзлотой и быстроталой весной.
Весенний раскат
Мартовому громогласию крестьяне приписывали очистительную миссию. Звук прогонял «ял», как называли зимнюю усталость скота. Если раскат звучал протяжно, без резкого «бряка», судили о ровном потеплении и плавном просыхании пашен. Иных слов не находили для этого феномена, кроме «свист плазменной птицы». В метеорологической акустике такой строй называют инфразвуковой модуляцией: волна длиной свыше 17 м нежно вздымала влажный воздух, не давая граду собрать ядро.
Летние огни
Июльский ливень без молнии именовали «слепым тарантулом». Слепой гром мгновенно насыщал почву азотом, поднимая содержание нитратов в зелёной массе гречки до 3 %. Если же небо вспыхивало циноброй (алый оттенок разрядов), на деревенском выгонном становище ожидали всплеск кожных болезней у телят: озон смешивался с пылью, вызывая раздражение. В санскрутологии атмосферных процессов феномен носит название «электропирогенного окна» — краткое падение сопротивления воздуха в сухую жаркую ночь.
Осенний гул
Сентябрьский гром без дождя воспринимался как «замок небесной кладовой». Поэтичное выражение имело точную сельхоз-логику: сухая раскатистая вибрация появлялась при контрасте холодного фронта и прогретой почвы, вытягивая влагу вверх. Урожай корнеплодов выходил лёгким, хранение усложнялось. В ответ крестьяне торопились закопать морковь в песок раньше Покрова. Радиосонды свидетельствуют: при таком звучании относительная влажность в приземном слое падала до 37 %, а точка росы сдвигалась на −3 °C.
Фольклор отразил выводы наблюдателей колоколами слов. Если раскат «мурлычет» трижды до заката, ближайшая ночь проходит без заморозков — конденсация идёт выше трёхсот метров. Когда же гул словно обрывается на полуслове, я фиксирую в протоколе кавитационный эффект: тонкий дождевой фронт рассекает теплослой и собирает влагу в линзу над рекой. Наутро берег окутывает густая плавунья — туман с крупными каплями, помогающий озимой ржи встать дружнее любой пассивной ирригации.
Звук неба остаётся точнейшим рассказчиком. Грамотно расшифрованный, он дарит прогноз без приборов, но с тысячелетней погрешностью всего в одно-два деления градусника. В громогласии слышен хоровой шёпот полей, рек и ветров, и, прислушиваясь, я нахожу в нём надежное руководство к земледельческому календарю.