Сменная обувь скрипнула о линолеум палаты: я вошёл рано утром, пока пролимфдса дежурной уходила в стеклянный дозатор. Лежащий на койке №4 мужчина приподнял голову, словно эхолокатор, и сразу процитировал карточку прививок, будто заученный псалтырь. Его пульсометр не показывал тревоги, однако артикуляция выдавала тахилалию — ускоренный поток слов, обгонявший дыхание.
Диагноз и хроника
Выписка гласит: «F22.8, синдром систематизированного ипохондрического бреда». Я отметил рассеянный взгляд: косоглазие скользило между мной и инфузоматом, словно пациент пытался синхронизировать сетчатку с ритмом капель. Он говорил: «Панкреас ссохся, почки автолизировались, артерии скрипят, как мачты корабля в штиле». Кардиограмма не подтверждала ни одного «скрипа», но внутренняя картина для него была бесспорна, как Ньютонов закон.
Сюжет субъективных мук
Больной описал ночную «аутодиссекцию»: «Я слышу, как селезёнка шуршит, шов на желудке разошёлся, желудочный сок просачивается в сонную артерию». Он использовал термин «ксантоплазия» — придуманный процесс желтого ослизнения костей. При попытке оспорить, голос сорвался на ультразвук: возникла эхолалия. Я зафиксировал в блокноте редкое сочетание кататимии — эмоционально окрашенного логического построения — с иллюзией соматической апокалипсисы.
Клинические контура
Дежурный психиатр объяснил, что такая убеждённость подпитывается ноцицептивной псевдопамятью: мозг создаёт сигналы, хотя рецепторы молчат. Нейровизуализация выявила гиперперфузию в островковой коре — центр телесных представлений. В беседе пациент требовал «ексцирпацию» (полное удаление) внутренних органов «для профилактики», демонстрируя дромоманию идей — стремление к постоянным «лечебным» миграциям по больницам.
Я покинул палату к полудню. В коридоре пахло антисептиком и несказанностью. За спиной продолжал звучать монолог, напоминающий радио без выключателя: поток симптомов, диаграмм, диагнозов будущего. Я закрыл дверцу блокнота, понимая: для него бумага рассказывала бы тот же кошмар, только другими буквами.