Сигнальные огни взлётно-посадочной полосы всегда действовали на меня успокаивающе: череда ламп, похожая на нити ДНК, связывающие города. В тот февральский вечер я направлялся в Эр-Рияд освещать нефтегазовый симпозиум, рассчитав время с педантичностью хронометриста. План рассыпался вместе со строкой «DELAYED» на табло: рейс SU1799 сдвинули на четыре часа. Сразу вспомнился термин «энтропийный шум» — случайные отклонения, способные вскрыть глубинные закономерности.
Последний рейс
В зале вылета я выбрал столик у окна: там тени самолётов ложатся на кафель, словно футуристические солнечные часы. К кофе подсел невысокий, подтянутый мужчина лет шестидесяти. Представился: Егор Вениаминович, бывший аудитор топливного концерна «Сафир». Говорил спокойно, без газетного пафоса, но каждая реплика попадала в нерв отрасли. Он знал, на какую кнопку нажать в мозгу репортёра.
Мы обменялись визитками. Я уже собирался закрыть ноутбук, когда он произнёс: «Надеюсь, умеете читать между строками годового отчёта». Фраза прозвучала как шкатулка с двойным дном. Я включил диктофон, сделал вид, что проверяю погоду в Саудовской Аравии.
Шифр на салфетке
Егор вынул из портфеля салфетку и лёгкими штрихами набросал сетку цифр — внутренний расчёт себестоимости. Между строк мелькали слова «векселя», «обратная фьючерсная петля», «патерностер платежей» — термин напоминает название бесконечного лифта: платёжное колёсико, где деньги циркулируют без остановок. Там же краской от ручки выведена сумма: 14 327 800 000 ₽. Подпись финансового директора стояла рядом.
Я сфотографировал салфетку, расшифровкаровал данные при помощи Excel и старого скрипта на Python, который тестирует гипотезу аподейктики — самодоказуемости числовой аномалии. Совпадение подтянулось к нулю.
Разворот судьбы
Через неделю на ленту нашего агентства легла публикация о фиктивных поставках, подпитывающих фонд «Сафира». Отчёт вышел под моим именем, а комментарии Центробанка добавили истории вес. Егор исчез из радаров так же тихо, как появился. Зато ко мне обернулся другой мир: телефоны не умолкали, коллеги предлагали возглавить исследовательский отдел.
Когда редакционный лифт уверенно потянул меня вверх, я вспомнил патерностер: кабины движутся по кругу, и, пропустив свою, пассажир рискует попасть в подполье. Я успел вскочить. Решил сменить стул репортёра на кресло руководителя, но оставил на столе ту самую салфетку: напоминание о странных перекрёстках, где задержка рейса переопределяет орбиту судьбы.
Сегодня, проходя мимо табло вылетов, я рыщу взглядом в поисках очередного «DELAYED». Возможно, в следующих цифрах спрятан новый поворот, такой же внезапный, как шёпот Егора между гудками кофемашины и ревом взлетающих лайнеров.