Когда в тишине подвала Александрийской библиотеки развернулся пергамент с подписью архитектора Сострата, пальцы промокли медионилом — густым зелёным пигментом, применяемым для корректуры чертежей. Пятно на коже напомнило зелёную гавань, где две с лишним тысячи лет назад поднялась башня, задавшая мировую навигационную шкалу.
Мною изучены полусотни фрагментов, сгнившие нити которых согласуются между собой точнее любого позднего пересказа. Из них вырисовывается стройная, почти драматическая хроника — от гранитной закладки на острове Фарос до лёгкого дымка топливных костров под бронзовым зеркалом.
Птолемейская амбиция
Птолемей I Лаг осознал политический эффект высотных построек, наблюдая, как персидские огненные башни пронзают ночной горизонт. После захвата Египта диадох склонил Сенат грекастов к идее возведения сигнальной цитадели, возвышающейся над самой оживлённой гаванью Восточного Средиземноморья. Финансирование шло через апляксис — пошлину, взысканную с каждой прибывшей триремы, поэтому сумма росла быстрее, чем стелы с коммерческими объявлениями.
Городское служилище передало проект архитектору Сострату, уроженцу Книда. Легенда твердит о подписи «Сострат, сын Дексифана, богам-спасителям» под тонким слоем штукатурки, нанесённым дабы на первом плане значилось имя царя. Мой коллега-радиограф показал снимок, где среди известковых кристаллов просматривается роспись, выполненная прессорным методом, то есть без кисти, давлением меди.
Инженерная драматургия
Сострат спроектировал трёхъярусную композицию: мощное квадр и фронтальное основание, восьмигранный средний ярус и изящную цилиндрическую корону. Конструкцию держала сердцевина из лиственных балок, пропитанных смолой тум. От жары влага постепенно испарялась, отчего дерево ужималось и прижимало облицовку теснее, чем клинья.
Камень доставляли баржами из Вади-Хаммамат, известного серым гранодиоритом. По дороге суда делали привал у устья Нила, где погибал осадок, но реку расчищали колыбелями — выдолбленными стволами с грузом, опускавшимся на дно и размывающим ил. Процесс именовался конфедерацией, термин сохранился в трактате Герона.
Главным фокусом стал световой механизм. Жар питался из смеси мирликийского масла и просушенного урукского битума: данный коктейль давал ровное горение и минимальный копчёный хвост. Отражатель, по моим наблюдениям, срезан из монолитного сплава меди с оловом, обожжённого по технологии «капроцирк» — кратковременной закалки соляными парами, обеспечивающей зеркальность без полировки.
Параболическая вогнутость рассчитана приёмом «клисмография» — рисованием контуров по водяному уровню внутри глиняной чаши, вращавшейся вокруг оси. При каждом обороте мастер подсыпал порошок красного пераха, пока линии не сомкнулись в идеальный фокус, словно туго натянутая струна цитры.
Послесловие к колоссу
Буря 956 года положила конец башне, но её идею подхватили Генуя, Ла-Рошель, Кейп-Спартель. Каждый фералов, возвышающийся ныне над проливами, берёт начало в кипении островных мастерских Александрии, где громоздкие лифты на волячьей тяге поднимали топливо по винтовому скату, а жрецы-астролябисты регулировали яркость, словно дирижёры света.
Перебирая обугленные корешки мраморных плит, я ловлю аромат фенугрека, прописанный в рецептуре раствора: семена добавляли для аромата и маскировки запаха битума. История Фороса пахнет степью и морем одновременно, как старое якорное железо после пыльной бури.
Маяк давно растворился в иллюзиях, но каждый корабль, устремившийся к причалам, проходит незримую тень гиганта. Именно эта тень сохраняет ракурс, дисциплинирует движение, шепчет морякам время поворота руля. Я рад считать себя свидетелем этого шёпота.