Обозревая ленты, я вновь и вновь сталкиваюсь с шутками, рожденными в пустых коридорах бюрократии. Они напоминают свечку, торчащую из торта, на который давно упала табличка «Диета».
Парадокс прямого эфира
Пока камеры наблюдения фиксируют реальные драмы, авторы мемов проводят спасательную операцию для духа: один резкий пассаж, одна переправа через ушной лабиринт, и зритель уже улыбается скорой помощи, не дожидаясь её сирены.
Меня поражает, как лаконичен этот жанр. Десяток слов, иногда пара пикселей – и вся картина социального абсурда уместилась на спичке. В старой типографии такое называли «стробоскопом смысла».
Как работает безысходность
Комизм безысходного исхода строится на принципе кентиплеты — редкого термина из античной риторики, обозначающего взаимное высмеивание собственных ожиданий. Шутник выдвигает тезис, сам же его обесточивает, оставляя зрителя в притягательном ступоре.
Вкратце: кассир заявляет «Сдачи нет», покупатель отвечает «И надежды тоже». Реплика разрывает привычную цепочку, словно петарда на параде зомби-апатии. Реприза коротка, зато выхлоп точен.
Инфополе и смеховой шлейф
В новостных выпусках такой юмор мелькает в подвалах ленты — чуть ниже котировок и погодных графиков. Там он живёт как ночная гальванопластика: медленно осаждает медь на случайном слове, создавая миниатюрный саркофаг для очередного отчёта.
Пытаясь измерить температуру смеха, социологи пользуются термометром Кельвина, выдающим нули даже при жаре. Шутка на границе цинизма легко опрокидывает школу: там ледяная точка и вспышка смеха совпадают.
Между тем редакционная статистика показываетет: короткий анекдот о пробке, которая ведёт в пустое депо, набирает клики быстрее пресс-релиза о строительстве тоннеля. Парадокс: информация о провале переживает сам провал.
И всегда отсылает к датскому понятию «hygge», когда уют рождается из осознанного смирения. Русский вариант – «хи-ги-ги»: три смешка на случай тотального дефицита.
Подводя итог, скажу: шутка-чемодан без ручки остаётся главной международной валютой. Она не поддаётся деноминации, зато подтверждает: смех и тоска ходят в одном плаще, словно сиамские близнецы репортёрского пера.