Я прибыл в деревню Тёплый Ключ ранним утром. Туман сплетал могилы и огороды в одно полотно, будто прялка-самопряха перекручивала пространство. Первыми меня встретили галки, карканьем предупреждавшие о чужаке. Жители ответили взглядами, в которых сквозила смесь почтения и опаски: наследственное дело Марфы Пелагиевой всколыхнуло посёлок сильнее весеннего паводка.
Марфа прославилась отварами из вольфовой травы и умением поить младенцев лунным молоком — так называли воду, настоянную при полной луне. При жизни она выкупила обветшавший барский флигель, превратив его в аптекарскую келью, а во дворе посадила лес индigofera — растение-краспедон, способное окрашивать ткани почти без устали. В ночь кончины колдуньи, как уверяют свидетели, в дымовой трубе вспыхнул зеленоватый пламенник, такой огонь называют «фритиллярия».
Дом под заклятием
Завещание, написанное ломким почерком, содержит пункты, способные запутать присяжного любого ранга. Главная интрига: недвижимость переходит племяннице Маргарите, а в случае отказа — публичной библиотеке. Отказ возможен лишь после прохождения «испытания щепой». Документ требует занести в печь обломок чёрной берёзы, найденной за оградой дома, и распознать звук треска. Станет ли треск одноголосым — наследство достанется племяннице. Двухголосый треск переведёт имущество библиотеке. Юристы ломают голову: пункт противоречит закону, но текст скреплён нотариальной печатью образца 1918 года — знака «Вольный Скрипт», действующего в переходный период РСФСР.
Тяжба и суеверие
Маргарита обратилась к суду первой инстанции. Сельский участок подал встречный иск, апеллируя к культурной ценности строения. В материалах суда оказался протокол «факта чудесного ʿіштарения» — так в краевой полиции именуется внезапное появление рисунков на стенах без доступа посторонних. По заключению криминалистов, изображения нанесены веществом «голубой эшатол», пигментом, ранее встреченным лишь в захоронениях скифов. Дело усложняет геодезическая путаница: старый план земель оформлен по методу мензулы, а новый — по спутниковому снимку, разница плавает от полутора до трёх аршинов.
Кодекс против трав
Я встретился с кандидатом юридических наук Вадимом Пряхиным. Он признал опцию «испытания щепой» частным обрядом, способным трактоваться как «условие, вызывающее явление силы majeure» (форс-мажор). Пряхин опирается на прецедент 1923 года, когда наследник профессора-оккультиста обязан был узнать голос, выводимый на фортепиано автоматоном пневматического типа. Нотное распознавание признали допустимым, поскольку оно проверяло наличие родства через «акустическую идентичность». Аналогия делает щепу не игрушкой, а полноценным доказательством.
Тем временем в доме нашли гранотоп — медный амулет-карбункул, используется для «сшивания» обрядового пространства. Археохимик Элина Федотова заметила, что сплав содержит азматий — редкий металл-первородник, встречающийся рядом с месторождениями осмия. Вещество пахнет чесноком и порохом одновременно. По мнению Федотовой, гранотоп удерживал в стенах феномен «стоящего времени»: часы в комнатах Марфы правда замирали каждую вторую пятницу месяца.
Судьба завещания закручивается и вокруг живописи. На чердаке висит полотно «Лиминарий», приписываемое авангардисту Исидору Круглову. Двухметровое полотно изображает спиральную башню из костей бузины. Эксперт Фон дер Роль оценил картину в 18 миллионов рублей, однако доверенности на правопреемство нет. Если дворецкий Марфы докажет, что покупал полотно по доверенности, произведение уйдёт из состава наследства, а значит суммарная налогооблагаемая база снизится. Сам дворецкий ныне служит смотрителем маяка в дельте Волги, связи не держит.
Я присутствовал на «испытании щепой». Маргарита достала берёзовый срез длиной с ладонь. В печи треснуло дважды: первый хлопок напоминал хруст льдинки, второй напоминал удар кнутом. Двухголосый треск активировал пункт библиотеки. Однако нотариус Параскева Брыкина нашла лазейку: древесина оказалась замоченной в уксусе, о чём свидетельствовали кристаллы ацетата на срезе. Процедуру признали несостоявшейся. Перепрослушивание назначено через семь суток, чтобы минимизировать воздействие влаги.
Галочки- вестницы — вновь сидят на коньке крыши. Их клекот звучит глухо, будто через ватное облако. Судебные приставы опечатали двери свинцовой сургучной печатью с клеймом арфа-вахта — символом неприкосновенности. Местные старухи шепчут, что пока печать не сорвана, дом дышит реже, а душники выпускают пар строго в полночь.
Я выхожу за ворота и замечаю тень Марфы на дверном стекле, хотя солнце уже спряталось за кромкой леса. Затянувшимся процесс лишний раз напоминает: правовые нормы иногда сталкиваются с культурным палимпсестом, и граница между процедурой и притчей тоньше мембраны эоловагуса — старинного барометра из пузыря быка. Последнее слово за судом, шум же щепы навеки останется в ушах деревни.