Я стоял у заправки «Турбо-Юг», когда ребята из клуба «Кромешные» собрались в кольцо. Дюжина фар, бензиновая вуаль, раскалённые глушители. Они позвали меня в седло запасного «Спортстера», чтобы дать картинку изнутри. Договор прост: не мешаю колонне, фиксирую детали, не суечусь. Контур маршрута — окружная плюс заброшенный карьёр — длина шестьдесят два километра, темп крейсерский, средняя крейсерская — девяносто семь.
Маршрут ночного рейда
С первой минутой позади осталась заправка и привычный литой свет фонарей. Асфальт будто сделал глубокий вдох: после дневной жары поверхность покрылась тонкой влагой. Спидометр колебался в районе сотни, а в ушах свистел перистрем, звук ветра между шлемом и кожей, измеряемый анемометрией — дисциплиной летчиков, ныне любителей скорости. Время 22:43, температура двадцать один, влажность восемьдесят два, эти цифры пригодятся при поствольтовом анализе ДТП.
Первый инцидент выстрелил возле развязки «Якорь». Ведущий пилот «Капрал» дал левый поворот, но заднее колесо зализало разметку, покрытую мазутом с предыдущего дня. Лёгкий снос, траектория расползлась, реакция — короткий бакфлип кистью газа. Колонна затормозила веером, я ощутил отдачу по рукам — стальной хлыст руля, словно игла кардиограммы. «Капрал» удержался, но его грипсы залили потом. Всё заняло шесть секунд, а сердце отмерило, будто, час.
Неожиданный занос
На тридцать третьем километре нас догнал «Опелевский» седан без заднего номера. Водитель сел в слепую зону колонны, баловался ближним дальним. Члены «Кромешных» обозначили «коридор банши»: два крайних мотоцикла закрыли фары, дали водителю понять, что манёвр опасен. Термин этот, к слову, взят из старого фольклора стритрейсеров и обозначает заслон для неадекватного участника потока. Машина покинула наш строй так же внезапно, как появилась. Я успел заметить в салоне сияние смартфона.
Перед карьером дорога превратилась в ленту кулинарной глазури: сырой песок, перемешанный с глиной. «Черч» дал знак рукой — ладонь рубит воздух, команда «ползём». Скорость сорок. Здесь слышно каждую каплю на визоре, будто барабанная дробь. Справа уходил в темень овраг, слева рассыпанный щебень.
Карьер встретил рыжим маревом. Группа остановилась, моторы заглохли, остался «тикинг» остывающих цилиндров. В сумке у «Миха» пульнул портативный свет. Я включил диктофон: нужны голоса, запахи, скрипы кожи. Ребята шутили про «крейсерский бекфлип» — фигура речи для поворота вокруг собственной оси без особо́й причины. Вдруг тишину разрезал вой сирены, патруль приближался к противоположному склону. Отбой: перекличка позывных, шлемы защёлкнулись, тревожил, карьер потерял нас в пыльном клубке.
Послесловие
Финишировали ближе к полуночи у магазина с вывеской «Сыры и медовуха». Тахометры остывали, а я уже собирал мозаичную ленту событий. За два часа — один занос, нулевая травматология, один контакт с легковушкой, ни одной полосы перекрытой. На диктофоне сорок минут речи: арго, паузы, смешки. Из этих зерен вырастет сводка: цифры, детализация, голоса двигателя и людей.
Спартанская жизнь шоссе надстраивает в мозгу резонатор, где любое шуршание шин звучит как реплика. Байк — ускоренный телетайп, мотосвет подсвечивает ландшафт ссекунды, а специалист ловит каждое движение хроники, пока асфальт впитывает дождь и возвращает истории.