Пока ленты полны инфоповодов со знаком «срочно», я задерживаюсь на наименее срочных темах — шутках, рождающихся между главными событиями. Комичные заметки напоминают резервный генератор настроения очередного выпуска.
Часы без секундной стрелки
Рабочий день новостника расписан как оркестровая партитура. Однако в каждой смене обнаруживается люфт — технологическая пауза между сигнальными джинглами. В эти мгновения рождаются истории из серии «пыль седла без лошадей»: короткие, самодостаточные и ничему не подотчётные.
Оператор сообщает: «Серое облако висит над городом». Отвечаю: «Добавь к нему подзаголовок “местами юмор” — авось рассеется». В эфире подобная реплика не прозвучит, на поле обмена фразами без фильтра наполняется лёгкой вибрацией, похожий на шорох конфетных фантиков.
Редакционный жаргон хранит экзотику: «эквилибр», «энтропийка», «крабоскоп». «Крабоскоп» — прибор несуществующий, имя достаётся сюжетам, ползущим боком, игриво щёлкающим клешнями лишних подробностей. Грозная техника контроля фактов превращается в паноптикум абсурда.
Сюжеты без адресатов
Главная прелесть необязательных дел — отсутствие адресата. Мини-анекдот летит по newsroom как причудливый деревянный самолёт Бурдигала, описанный инженерами-футуристами: крылья хлопают газетными полосами, винт гудит из обрывка интервью, посадка выполняется прямо на кофейную крошку.
Коллега-корректор внезапно произносит: «Панда ела бамбук в прямом включении, а я поправлял тире». Кто-то в ответ швыряет загадку: «Сколько журналистов нужно, чтобы закрутить заголовок?» Ответ: «Достаточно одного, если он нашёл игру слов ещё во сне».
За такими вспышками юмора скрывается невидимый мономиф — универсальный сюжет, описанный Кэмпбеллом: герой, не отходя от монтажного стола, встречает вызов в образе непредсказуемого инфоповода, принимает его, возвращается с шуткой-трофеем.
Общественный интерес к лицам и событиям растёт волнами. В момент прилива курс нервно ловит каждую мелочь, в момент отлива в ход идут отличники улыбок. Ролик, где кот вращает телесуфлёр, набирает просмотры быстрей танкеров сырья. Аналитики ошеломлены, редакция довольна: рейтинг сформирован без одного лишнего марш-броска.
Шутка как боковой карман
Информационный пиджак из фактов шьют на скорую ногу, боковые карманы резервируются для шутки. Там припрятан каламбур про депутатский зонт или каллиграмму про курс валют в рифму. Если в выпуске вспыхнет пауза, ведущий достает заготовку, как фокусник достаёт платок.
Иногда рождается катахреза — стилистическая фигура, где слова встречаются вопреки привычным смыслам. Корреспондент сообщает: «Событие тает как громкая тень». Подобные реакции нагоняют сугробы внутриредакционного смеха, разбавляя звук привычных клавиш Ctrl+S.
Мини-анекдот от монтажёра: «Мы так обрезали паузу между репликами депутатов, что официальная тишина получила статус спиритического сеанса». Репортёр границы отвечает: «Контрабандисты выносили контрабас, думаю, скоро выйдет джазовая сводка».
В программировании графиков имеется приём «флоатинг» — плавающий столбец, который сам ищет место в эфирной матрице. Тонкая шутка функционирует сходным образом: герой смешного комментария всплывает среди цифр, оглядывает обстановку, ооставляет искру и уходит.
Я замечал: чем упрямей информационный шквал, тем звонче короткая реплика, придумавшаяся «между делом». Она срабатывает как сейфти-клапан, не давая давлению разорвать сцену внутреннего контроля. Зритель остаётся без понятия, откуда взялась лёгкость, однако дыхание выпуска уже ровней.
Поэтому смех лишён графика, но приносит такой же KPI, как пунктуальная цифра охвата. Его трудно свести к квадратным сантиметрам газетной площади или к строкам метаданных, зато редакция знает: пока шутка живёт, станция обслуживания фактов функционирует без скрипа.
Можно закрыть выпуск строгим джинглом, а затем позволить себе полсекунды молчания, похожего на кивок режиссёру. В беззвучной паузе прячется сигнал: необязательные дела сделаны, значит главное останется лёгким.