Я прибыл в Гион ранним январским рассветом, когда улицы ещё хранят аромат юдзу и древесного дыма. Шёлковая тень гейши мелькнула у чайного дома и растворилась, словно строчка из хайку. Чтобы поймать столь мимолётный кадр, журналисту нужен не объектив, а тишина. Местные старейшины называют такую тишину kotowari — «отказ миру».
Корни ханамати
Первые гейши вышли на сцену Эдо-периода как музыканты и рассказчики, вытеснив бывших куртизанок ойран. Термин «ганки» — предок современного названия — переводится как «играющая флейта». Кварталы ханамати держали собственные дома обучения okiya, куда девочек приводили в восемь лет. С раннего утра до глубокой ночи они штудировали кто, икебану, диалект киото бен, танец камигата-мои.
Контракт назывался «мисэдай» — он описывал долги перед okiya за обучение, кимоно, украшения. Расчёт вёлся до иены, без романтики. Французский термин «дебюрсье» едва передаёт эту финансовую вязь.
Алхимия обучения
Сэнсэи требуют абсолютной памяти. Танец «Кё но сямай» содержит шестьдесят семь микроскопических пауз. Одна ошибка — и оркестр самисэна перестаёт дышать вместе с танцующей. Среди редких дисциплин встречается «кодо» — искусство различать сорт древесного дыма по первому вдоху. Я пытался пройти базовый тест: провалил два из трёх кусочков ароматной древесины jinkō.
Наряду с запахом обучают мягкой икебане «усусёку»: вместо цветов — утренний иней на филигранных ветках. Символика подчёркивает эфемерность служения красоте. Гейша парит между текстилем и звуками, словно гравюра, оторванная ветром.
Запреты и мифы
Откровенный разговор со старшей мама-сан раскрыл сстрогие границы. Гейша не приглашается домой к гостю, не берёт телефон за столом, не выкладывает личные фото в мессенджерах. Продажа девственности, популярная в туристических фантазиях, давно запрещена. Замена понятий, пришедшая из кино эпохи Дзюнъитиран, обидела семьи ханамати.
Самое суровое табу — любовь без расчёта. Если сердце дрогнуло, гейша обязана выйти из профессии, иначе пострадает okiya. Я слышал историю Майко Рубрики, чьё кимоно вернули в дом обучения после тайного свидания. Судьба девушки держится под замком омотэ, лицевой стороны традиции.
Наблюдая чайную церемонию, я уловил термин «мудзигоэ» — «звук пустоты». Гейша ставит чашу с маття, склоняет голову, тишина вибрирует, словно струнный гудок нибири. Репортёр не рискует нарушить паузу вспышкой. В такие мгновения Киото перестаёт быть городом, превращаясь в идеограмму, расписанную дыханием.
Бурный интерес к культуре гейш породил индустрию сувениров: шёлковые сумочки, синтетические парики, курсы суми-э выходного дня. Старые кварталы реагируют заниженными вывесками, мягким светом андон. Они охраняют тишину, ведь без неё искусство ускользнёт, словно пар над чашей юзу-чан.