Я листаю пожелтевший кодекс архива Сфорца. На полях — пятна воска, запах мышистого пергамента, а в протоколах звучит имя Валентины Миланской. Одни доносы мирян переводят её в ранг стrega — ведьмы, другие прошения окрестных госпитальеров называют её sancta mulier — святой женщиной. Расхождение кажется пропастью, которой хватило, чтобы городская хроника превратилась в полемику.
Между инквизицией и почитанием
Первые показания датированы 3 декабря 1522 года. Сельчане описывают ночной обряд возле заброшенного линария. Валентина, по их словам, читает формулу «Sub lumine Lunaris». Формула, однако, совпадает с фрагментом молитвы из греческого Пареклиса, что лепрозории Милана использовали для облегчения боли у больных. Этимологический сдвиг дал повод обвинителям: латинский термин «lunaris» воспринимался как маркер пиромантии. Запоздалое лингвистическое недоразумение, но именно оно поставило женщину под удар.
Чьи травы лечат, чьи травы губят
Выписка из городской аптечной книги показывает странную статистику: настой чертополоха Валентина выдавала беднякам бесплатно, тогда как официальные аптекари взимали шесть солидов за унцию. Экономический конфликт нарастал. Проследив движение трав, я нашёл запись о confiscatio herbarum от 14 января 1523 года: инквизитор Мальвецци изъял корзину с «herba vitriolata». Под этим названием скрывалась овечья краковца, традиционное ранозаживляющее средство. Сведения о побочных эффектах отсутствуют, однако слухи о «змеином яде» вспыхнули мгновенно — старый приём конкурентов, давно описанный в трактате «Contra artis veneficae».
Совет у алтаря
В февралее 1523-го в госпитале Сан-Джервазио фиксируют снижение смертности после процедур, внедрённых Валентиной. Метод включал «граптис» (металлическая ложечка-скарификатор с микроскопическими зубцами) и смесь уксуса с миррой. Монастырская камерария отчиталась о дефиците мирры, а следом прозвучало обвинение: «мирра заменена человеческой желчью». В отчёте судмедэксперта Паризиано фигурирует термин «иктеросфагия» — мифическое свойство ведьмы вытягивать жёлчь из печёночных клеток. На практике это не подтвердилось, но латинский неологизм впечатлил судей.
Чья свеча горит дольше
Февральском вечером купцы наблюдали, как Валентина устанавливала восковую громницкую свечу у стен госпиталя. Традиция предписывала такую свечу в дни лихорадки. Инквизитор расценил жест как элемент nigromantia. Присяжный Ателлини нашёл в её келье «хрисмограф» — деревянный диск с нанесёнными буквами XP (первые буквы имени Христа по-гречески). Для судей символ показался каббалистическим, но хронисты братства Сан-Бонавентура использовали аналогичные диски для пасхальной лотереи евангельских чтений. Подмена понятий усиливала легенду о колдовстве.
Разгадка кульминации
20 марта 1523 года Валентину выводят на площадь Сан-Сеполькро. Толпа разделилась. Часть держит пряную соль — атрибут защиты, часть — вервницу с узелками памяти. Суд объявляет рericulum sacrum — «священную опасность» — промежуточный приговор, позволявший перевести обвиняемую в монастырь ожидать окончательное решение. Формула спасла её жизнь, но притянула другой статус: покаянная отшельница выглядела святой угодницей, а не преступницей. Служители отмечали случаи ремиссии чумы среди паломников, прикоснувшихся к холщовой повязке на руке женщины.
Постскриптум сквозь столетия
Через двадцать лет папский легат Ронсильяно задокументировал факт «cultus localis» — местного почитания. Церковь подобные явления терпела, пока пределы культа не выходили за районные границы. Однако в 1564 году в Милан прибыл кардинал Борромео с реформаторским жаром. Он распорядился уничтожить импровизированные иконы Валентины, но полностью стереть память не удалось. Расписные флаги с её образом обнаруживаются уже в XVII столетии между слоями штукатурки в капелле Сан-Дамиано.
По итогам современной экспертизы пепла громницкой свечи из допросного хранилища выявлено отсутствие угольных соединений, характерных для запрещённых смол. Тем самым подрывается главный пункт обвинения — «дым волчьего корня». Химик-криминалист Джозуе Лучеддано описал редкое вещество «нимбейт» (смесь мирры и ладана с азуленом), почитаемое за антисептик. Компонент не упомянут в средневековых списках ядов, что окончательно закрывает окно для покрытия Валентины термином venefica.
Религиоведы называют её судьбу примером «гидрософии памяти» — процесса, когда народное сознание промывает культурный слой наподобие ручья, оставляя лишь устойчивые к течению камни. Имя женщины остаётся на таких камнях, хотя судебные блендеры давно затонули.
Заключительный штрих
Я закрываю кодекс. Лунный отблеск падает на страницу, где красной охрой выведено: «Valentina humilis, coelestis medicina». Скромница, небесное лекарство. Формула, непрошенная в протоколе, звучит точнее любого оправдательного вердикта. Она резюмирует разницу между страхом эпохи и эмпирической пользой её практики. Люстра бигелли, уличный факел, дрожит на ветру, будто задаёт вопрос сегодняшнему наблюдателю: кого мы видим в полутени — ведьму или святую? Я не спешу отвечать. Слишком свежа пыль судебной папки, чтобы навязать финал тому, кто смотрит из её строк.