Я начал обзор в холодном складе лондонского порта, где duty-free клетки охраняют искусство, доселе не видевшие музейной этикетки. В одном ряду — «Ночной дозор», в другом — серийная работа Бэнкси, упакованная словно бытовая техника. Ценная вещь переживает «тетранизацию» — термин из реставрационной практики, обозначающий временное консервирование предмета в инертной атмосфере.
Артефакты власти
Коллекция Франсуа Пино не сводится к работам на стенах палаццо Грасси. В резерве предпринимателя находятся космические костюмы программы «Аполлон», шпаги Наполеона и кварковые кристаллы CERN. Подобный разнобой формирует «полификсию» — стратегию, когда владелец строит рассказ о себе через многоголосие эпох. Каждый предмет вступает в диалог с другим, будто реплики в пьесе Томаса Бернхарда.
Я наблюдал и обратный ход: сжатие интересов до монохрома. Японец Юсаку Маесава концентрируется на послевоенной абстракции. В его депо числятся полотна Джорджа Кондо, модель F1 команды Benetton 1991 года и раритетный синтезатор Yamaha CS-80. Игрушка Вангелиса, из-за которой композитор сурдоминусом* требовал воздушный кондиционер мощностью промышленного завода.
Техника и адреналин
Джерри Зайдеман, бывший трейдер Chicago Mercantile Exchange, собирает самолёты с историей боевых вылетов. Стальной ангар в Небраске пахнет керосином, а гуиды пересыпают экскурсию словом «флеккертид» — устаревший авиационный термин для углового удара крыла при пикировании. Каждый корпус прошёл спектроскопию, подтверждающую подлинность обшивки. Стоимость операций списана через структуру «501(c)(3)», что легализует частный музей как благотворительный институт.
В мире четырёх колёс пальму первенства удерживает шейх Хамад бин Хамдан Аль-Нахайян. Индекс Bloomberg ставит его гараж на первую строку по совокупной редкости. Там дремлет Willys Jeep времён Эль-Аламейна и гиперкар Bugatti La Voiture Noire. Арабский коллекционер практикует «магнаморфозу» — демонстративное увеличивание масштаба: копия Dodge Power Wagon высотой трёхэтажного дома получила статус национального памятника.
Жидкое золото
В Бордо мне открыли двери тайного шато инвестора Питера Квинси. На полках не амфоры, а «питеты» — прототипы бутылок, изготовленные до того, как партия получила коммерческую форму. Сквинси использует термины эносеологии, заменяя привычное слово «миллезим» архаичным «винтажж». Лот 1945 года Château Mouton Rothschild оценивается экспертами Liv-ex выше любого биткоин-кита, о чём свидетельствует «логарифмический спред» курсовой динамики.
Капитальное страхование жидких активов проходит через компанию AXA XL, где действует коэффициент «ревивисценции» — поправка на вероятность возрождения малой партии после утери архива. Без него договор не подписывает ни один брокер.
*
За годы наблюдений я пришёл к выводу: успешная коллекция живёт по принципу палиндрома. Она читается с конца так же ярко, как с начала, отражая характер хозяина. Деньги строят стену, но вкусовой радар и дисциплина придают конструкции долговечность. Любой предмет, будь то филактерий, турбодвигатель или бутылка изящного Médoc, ждёт момента, когда вспыхнет прожектор аукциона и аудитория увидит новый сюжет культурного палимпсеста.
*Сурдоминус — звукорежиссёр, вынужденный работать с экстремально низкими децибелами для защиты раритетного оборудования.