Любовь к экономике, риски рецессии, охлаждение или похолодание и музыка вместо ключевой ставки — главные заявления чиновников финансово-экономического блока на Петербургском международном экономическом форуме (ПМЭФ-2025)
Почему экономика предложения буксует
Глава комитета Госдумы по бюджету и налогам Андрей Макаров: «О переходе на экономику предложения на [Петербургском] форуме президент говорил в 2023 году. Сегодня у нас 2025-й, то есть два года прошло. Причем тогдаже звучали слова о необходимости структурной перестройки экономики. Я просто повторяю: два года. Вот ощущение— может быть, оно ошибочное, но оно не только у меня, — что экономика предложения пока, ну, какбы помягче сказать, немножко пробуксовывает. Товаров стало меньше, цены растут, качество падает».
Министр экономического развития Максим Решетников: «С одной стороны, во многом [экономика предложения] пошла. Можно привести пример реализации достаточно крупных проектов, программ, которые были поддержаны бюджетом и которые были запущены. Новый инвестиционный цикл в промышленном комплексе, соответственно, новые инвестиции в туризме, теже нацпроекты технологического лидерства.
С другой стороны, мы понимаем, что экономика предложения — это в том числе и в первую очередь инвестиции. Понятно, что все это сейчас попало на период очень жесткой денежно-кредитной политики, и ясно, что предприятия без поддержки — вернее, за пределами программ поддержки —инвестировать не очень хотят, но, может быть, единственным исключением является ВПК (военно-промышленный комплекс). Существенное расширение спроса ВПК привело к росту инвестиций и росту активности там. В дальнейшем ситуация будет нормализовываться по мере нормализации денежно-кредитной политики.
Мы должны, мне кажется, тоже здесь понимать, что сложная машиностроительная техническая продукция с большими НИОКР (научно-техническими и опытно-конструкторскими работами) очень сильно зависит от уровня процентных ставок. Причем зависит дважды. Первое — это длительный цикл изготовления, все проценты на инвестиционной стадии, по сути, закладываются в стоимость продукции. Второй момент— никто локомотивы сейчас ни у нас, ни в мире на споте не покупает. То есть никто не достает деньги и не покупает железнодорожный локомотив. Все покупают это в рассрочку. И там тоже стоимость денег.
Почему, например, нам сейчас очень тяжело на внешних рынках? По большому счету мы их для себя закрыли. На 15–20% наш локомотив конкурентоспособнее при выходе с завода, но когда, например, в китайский локомотив добавляют китайские деньги на период до 70 лет, мы теже 20% проигрываем, потому что у нас деньги дорогие».
Председатель Банка России Эльвира Набиуллина: «Два года назад у нас были очень низкие ставки, вы помните. А тогда что закрывало рынок для локомотивов наших?»
Максим Решетников: «Тогда, кстати, между прочим, очень неплохо шли переговоры и достаточно большой объем техники мы на тот момент продали, но в тоже время там были ограничения по длине денег— раз, и второй момент: к сожалению, прошли 2022–2023 годы, и многие вещи пришлось перепроектировать».
Естьли переохлаждение в экономике
Министр финансов Антон Силуанов: «Ябы сказал, что похолодание, но за похолоданием всегда приходит лето».
Андрей Макаров: «Коллеги, представляете, насколько былабы лучше погода, еслибы Гидрометцентр тоже передали в большой Минфин».
Максим Решетников: «По цифрам у нас охлаждение, но все наши цифры— это зеркало заднего вида. По текущим ощущениям бизнеса и по индикаторам мы в общем уже, мне кажется, на грани перехода в рецессию».
Андрей Макаров: «А не свалимся? Вы как министр экономики скажите что-то оптимистичное. А то сейчас во всем интернете будет: «Решетников предсказал, что мы свалимся в рецессию».
Максим Решетников: «Я не предсказал. Я сказал, что мы стоим на грани. Дальше все зависит от наших решений».
Эльвира Набиуллина: «Другими словами, это выход из перегрева. <…> Вот экономика спроса у нас росла, а экономика предложения отставала, оттуда перегрев и инфляция, это достаточно просто».
Нужнали новая модель роста
Эльвира Набиуллина: «Когда в 2008 году я говорила [об исчерпании модели экономического роста], это было во время мирового экономического кризиса, до этого модель экономического роста России была построена на том, что в начале 2000-х годов цены на нефть были не просто высокие, они постоянно росли. Плюс у бизнеса была возможность финансировать инвестпроекты за дешевое привлечение ресурсов из-за рубежа. Но эта модель к тому времени себя исчерпала.
Сейчас, когда Максим Станиславович (Орешкин.— РБК) говорил об исчерпанности предыдущей модели экономического роста, я здесь с ним тоже согласна, он уже говорил о том, что мы росли два года достаточно высокими темпами из-за того, что были задействованы свободные ресурсы, рабочая сила. Посмотрите, как у нас упала безработица. Мы этот резерв во многом использовали, и многие компании просто столкнулись с дефицитом рабочей силы. Это незадействованные производственные мощности, освободились ниши— ушли западные компании, [было] импортозамещение.
Добавлю к этому и ресурсы накопленные бюджета ФНБ (Фонда национального благосостояния), который на инвестиции тратится. Это и запас капитала банковской системы, который был основой для ускоренного кредитования. Но нам надо понимать, что многие из этих ресурсов действительно исчерпаны и нам надо думать о некоторой новой модели роста. <…> Это переход на новый технологический угол. Кстати, производительность труда мы ставим всегда во главу угла— и в 2008-м, и в 2009-м, это вечные рецепты. Но они от этого не становятся неправильными».
Максим Решетников: «Мне кажется, что система не совсем линейная: «нолик — единичка». <…> Тотже рынок труда — мы, в принципе, в 2023–2024 годах уже росли в условиях очень низкой безработицы. Стилистически спорить— там было 2,8, а стало 2,3%, это примерно один и тотже дефицитный рынок труда. Но при этом мы росли в этом рынке труда на 4%. <…> Надо добавлять скорее новые факторы (роста.— РБК), а не выкидывать.
Вопрос смены— это всегда что-то выкинуть и что-то новое поставить, но у нас, как правило, это все заканчивается тем, что что-то новое, что мы пытаемся поставить, не работает, и мы очень долго восстанавливаем старое. Преемственность должна быть. Без революций.
<…> Побольше настойчивости в реализации старых идей— понимаете? А то мы старые до ума не довели— давайте их выбросим и новыми займемся».
Антон Силуанов: «Друзья, мы живем в таком сложном мире сейчас. В сложном мире Россия растет на четыре с плюсом процента. Нас везде окружили ограничениями, санкциями. И вы говорите о смене модели. <…> Самое главное — мы должны сейчас делать упор на свой технологический суверенитет, что и делали последние годы. И это дает свой результат, потому что какие-то компании уходят, какие-то проявляются. И, значит, наша модель сейчас работает».
Почему сдвигается финансирование новых проектов
Антон Силуанов: «Переход к новым национальным целям и к реализации новых национальных проектов абсолютно прошел бесшовно. Деньги выделены. В 2019 году, как вы говорите, долго раскачивались. Сейчас все идет без раскачки, сейчас все идет по накатанной, что называется, в тех темпах, которые соответствуют нашим [планам]».
Андрей Макаров: «Я помню ваше выражение лица, когда в прошлом году выяснилось, что на национальные проекты за трехлетку из бюджета выделяется в два раза больше, чем на все шесть лет предыдущих национальных проектов. То есть все выделено? Лицо было так себе, кстати».
Антон Силуанов: «В два раза больше объем действительно: было в год примерно 3 трлн, сейчас — 6».
Андрей Макаров: «Посмотрите, у нас с вами нацпроект, ну, например, средства производства и автоматизации— 5,3% исполнения. А, скажем, производство инновационного транспорта— 0. Могу перечислять дальше. Но ведь даже само правительство, как я понимаю, вышло с предложением, скажем так, сократить финансирование по ряду направлений. Это вот как-то соотносится с вашим таким бравурным рапортом, что все идет классно?»
Антон Силуанов: «Главное, знаете, не сколько процентов исполнения, а результат. <…> Хотя они хорошие по национальным проектам— больше 40%, это примерно соответствует уровню исполнения бюджета по другим статьям, и не хуже, чем в предыдущие годы.
<…> Действительно, по ряду проектов есть увеличение ассигнований, и мы сейчас в парламенте, когда рассматривали уточнение бюджета, приняли эти увеличения. Где-то есть и сокращение. В первую очередь связано с тем, что у нас были связанные источники (расходы, обусловленные конкретными доходами.— РБК). Как, например, с утильсбором. Но действительно, если источники не сложились, которые мы закладывали, то, соответственно, те резервы, которые были за национальными проектами, они были, соответственно, перераспределены».
Максим Решетников: «Вы сказали про станки— сложный нацпроект, ну да, тяжело с запуском. Чем сложнее проект, тем тяжелее запускается. Но надо тем не менее запускать, не бросать, не снимать все деньги».
Андрей Макаров: «Я правильно понимаю, что мы не бросаем эти проекты, они просто у нас сейчас дорабатываются и сдвигаются, соответственно, деньги сдвигаются вместе с проектами?»
Антон Силуанов: «Я могу сказать, там, знаете, на самом деле были определенные запасы, которые, так сказать, не были поставлены, расставлены на полочках этого нацпроекта. Поэтому с учетом того, что поменялась ресурсная база, уточнены проекты, не надо здесь какой-то глубокий смысл искать. Это вопрос техники, задача по станкам будет выполнена».
Нужноли отменять налоговые льготы
Андрей Макаров: «Мы вот с вами все время говорим о налоговых льготах. Мы когда-нибудь начнем от констатации неэффективности налоговых льгот переходить к отмене неэффективных налоговых льгот? У нас этот процесс когда-нибудь пойдет или нет?»
Антон Силуанов: «Скоро вы увидите предложения. Что такое налоговые льготы? Теже самые расходы. Мы их даже называем иногда налоговые расходы.
Во-первых, налоговые льготы действительно… к ним меняется подход. Первое: если мы говорим про какие-то инвестиционные льготы, то, давая льготу, мы требуем какого-то эффекта. А именно льгота под инвестиции. Если ты получил 100 руб. льготы, будь добр, эти 100 руб. направь на развитие своего собственного производства.
Второе. Вы говорите: социальные льготы нельзя отменять. Я согласен, что это очень чувствительный вопрос, но их нужно переформатировать— в первую очередь семьям с детьми, людям, которые нуждаются в поддержке государства. Что всем раздавать одинаковые льготы? Кому-то нужно, кому-то нет. Поэтому нужно более адресно подходить к социальным льготам».
Максим Решетников: «Мы поддерживаем абсолютный подход, что ситуация меняется, рынок труда меняется. У нас много льгот представлено в связи с фондом оплаты труда, в том числе сейчас ситуация другая. Надо смотреть там, где у нас низкая производительность, например в отраслях, надоли нам предоставлять льготы, связанные с фондом оплаты труда. По сути, мы тем самым дотируем малопроизводительный неэффективный труд, который крайне востребован в экономике. И с этой точки зрения пересмотр налоговых льгот является не только фактором бюджетной политики, он является еще фактором экономической политики».
Про инфляцию и любовь к экономике
Эльвира Набиуллина: «Ну конечно (прогноз по инфляции. — РБК), это расчет. Расчет, подкрепленный нашей решимостью добиваться снижения инфляции к цели. Кто-то это может называть упертостью Центрального банка, меня. Ну настойчивость —да, более аккуратное слово.
Но, действительно, снижение инфляции важно. Важно для людей, потому что при высокой инфляции обесцениваются доходы и сбережения, и низкая инфляция— это основа для роста реальных доходов населения. Важно для бизнеса, потому что мы хотим, чтобы рост был не просто высокий в какие-то годы, мы хотим, чтобы он был устойчивый. Я сейчас не буду пускаться в дискуссии, почему, как инфляция на все это влияет. Я думаю, что это на самом деле большинству очевидно. Поэтому мы добивались и будем добиваться снижения инфляции к цели. Вот. Ну, и интуицию, наверное, тоже никто не отменял».
Андрей Макаров: «Вы ситуацию с инфляцией сравнили с Девятой симфонией Бетховена…Если говорить о Бетховене, то Пятая симфония более драматично звучит».
Эльвира Набиуллина: «Давайте поговорим о музыке вместо ставки!..»
Андрей Макаров: «Мне больше нравится второй концерт Рахманинова— послушайте, и вы увидите, что ситуацию с инфляцией второй концерт Рахманинова отражает лучше, чем Бетховен».
Максим Решетников: «Мы достигли гораздо больших успехов в борьбе с инфляцией, чем мы сейчас говорим. У нас апрель—май — устойчивая инфляция 5%, последние недели показывают, что 2%. Я просто к тому, что, конечно, мы видим большой потенциал, и мы ждем».
Эльвира Набиуллина: «Видите, оказывает давление».
Максим Решетников: «Мне кажется, мы здесь все понимаем, что снижение инфляции важно. Все, нет ни одного руководителя даже отраслевого ведомства, который не понимает, что снижение инфляции— это важно, важно. Мне кажется, мы упрощаем дискуссию. У нас либо инфляция 4%, либо все как в Турции. Мне кажется, там где-то между этими полюсами есть еще какая-то зона принятия решений, по которой мы можем обсуждать. Я просто за что: можно помимо веры в инфляцию в 4%, можно хотябы немножко любви к экономике? Чуть-чуть. Или хотябы отсутствие нелюбви».
Эльвира Набиуллина: «Я, как бывший министр экономики (хотя, наверное, бывших не бывает), не меньше вас люблю экономику, поверьте».